Отрок. Богам — божье, людям — людское - Страница 85

Да перестаньте же, сэр Майкл! Заладили: один, один… Корней тоже один, и Нинея одна, и Настена… Вам ли не знать, что такое одиночества первого лица? А недоступность желаемого… она, ведь, всякая бывает. Ну, вспомните, хотя бы, вашего знакомого Сергея Сергеевича. В очень немалых чинах пребывал, а что вам под коньячок о своей мечте поведал? «Встать бы утречком, принести дров из сарая, истопить печь, а потом пойти с женой в магазин и купить себе рубашку. Клетчатую! Фланелевую!». А у самого на даче дрова только для камина, а фланелевые рубашки даже дома не носит. Ну не бред? Вот и не завидуйте силе веры преподобного Май… отца Михаила. Вовсе вы не рожденный ползать, а просто совсем в иных сферах воспаряете».

Мишка вдруг обнаружил, что уже не стоит на коленях возле смертного одра отца Михаила, а сидит на крыльце его дома, свесив руки меж колен и тупо уставясь в землю, а над головой монотонно зудит голос Прошки:

— … Бабам-то военной добычи не положено, если даже она кого из лука и подшибет, то с тела все муж забирает, а как уж они там между собой — их дела. А у девок-то и мужей нет, вот я и говорю, что может быть отцам надо отдать, а она говорит, мол, виданное ли дело — девкам воинскую добычу, и девки тоже дуры дурами, покойников трогать боятся. Вообще дурь — сами убили, и сами же боятся… конечно, с этих-то оборванцев добыча невелика, но по справедливости же надо! Я ей объясняю, а она тетку Алену грозится позвать, а у меня еще от прошлого раза шея болит. Но девки-то ляхов почти десяток побили, а бабам добыча не положена, ты бы сказал ей, Минь, я так думаю, что заместо мужа добычу отец взять должен, а где ж я им всем отцов-то наберу? У некоторых так и нету отца-то, да и кто меня слушать будет, но болты-то меченые, сразу видно, чья добыча, хоть бабам и не положено, но чего на меня Алену-то натравливать? Она же — сила дикая, невменяемая, я к воеводе Корнею хотел пойти, а меня прогнали, к отцу Михаилу пошел, а он помер, а тут смотрю: ты сидишь. Ты им скажи, что если бабам добыча не положена, то вместо мужа можно отца, и что б тетка Алена не дралась, а старостиха хорьком не обзывала…

Голос Прошки все журчал и журчал, но почему-то не раздражал, как обычно, своей занудливостью, а, наоборот, успокаивал и отвлекал от тяжелых мыслей.

— … Вот я, значит, смотрю, ты сидишь, дай, думаю, скажу все тебе, а то тетка Листвяна, конечно же девок в обиду не дала бы, но она же в тягости — постреляла, а потом пошла прилечь в дом, и ее добыча тоже теперь, как бы ничья, потому что ни мужа, ни отца у Листвяны нету. Хотя про отца никакого разговора не было, это я так измыслил, а старостиха говорит: «Виданное ли дело — девкам воинскую добычу!». А виданное ли дело, что б девки почти десяток оружных мужей завалили? Но Листвяна-то ушла, в тягости она, а девки дуры покойников боятся, и от меня защиты ждут — смотрят, как дите на мамкину титьку, а чего я могу-то? Вот был бы я, как тетка Алена, у нее тоже ни отца ни мужа нету, а кто ей хоть слово поперек скажет? Она одного своего ляха стала обшаривать, а он такой весь корявый какой-то и одет плохо, и сапоги с чужого плеча, а на поясе кошель, а в том кошеле…

— Эй, ты, «сапог с чужого плеча»! — раздался вдруг голос Дмитрия. — Иди отсюда, видишь, господину сотнику не до тебя!

— Почему сотнику? — изумился Прошка. — Сотником у нас Корней, потому что…

— Пошел вон, кому сказано! — прикрикнул Дмитрий.

— Не пойду! — неожиданно уперся Прошка. — Ты посмотри: Минька весь, как ушибленный, Настену звать надо, а то как бы опять… это самое… скачи за Настеной, я пока с ним еще поговорю…

— Да ты кого хочешь насмерть заговоришь! — Дмитрий склонился над Мишкой. — Минь, а Минь! Ты как? Глянь-ка на меня… ой, у тебя лицо опять…

— Да говори чего-нибудь! — взвыл вдруг Прошка. — Делом его займи… Минька! Демка Алексея убил, за неповиновение! Разбираться надо! Иди туда, а то Корней там Демку…

— Что-о-о?!! — неведомая сила вздернула Мишку на ноги. — Как это? Алексея?!!

— Скачи скорей, может живой еще! — продолжал блажить Прошка. — И Демку выручать надо!

— Ты что, ополоумел? — начал было Дмитрий, но Мишка перебил его:

— Коня! Слезай, я сказал! Слезай!!! Прошка, где они?

— За воротами, там увидишь!

Проводив глазами нещадно погоняющего коня Мишку, Дмитрий обернулся к Прохору.

— Придурок! Демьян же не Алексея, а Александра убил! А он подумал…

— Ну и хорошо! — перебил кинолог Младшей стражи. — Вон как взбодрился! А то сидел, как каменный, я уж и так и эдак… только замолкну, чувствую он в себя уходит, как тогда. Опять говорю, говорю — он, вроде бы, здесь, ну, не то, чтобы слушает, а так как-то… А про Алексея соврать я сразу и не догадался…

— Лекарь, твою налево… пошли, что ли.

— Слушай, Мить, бабам-то добыча не положена, а она мне говорит…

Отроки строились буквой «П» на лугу перед главными воротами Ратного. Строились в пешем порядке, в седлах высились только Мишка и Дмитрий. Мишка, уже пересевший с коня Дмитрия на своего Зверя, даже разобравшись, что убит вовсе не старший наставник Алексей, а отрок Александр урядник девятого десятка Младшей стражи, все рано был весь на нервах и жестко одергивал Зверя, которого сам же и горячил, не замечая этого.

Рядом орал на отроков Дмитрий:

— Живей, живей! Что, олухи, строиться разучились?! Урядники, куда смотрите? Седьмой десяток! Иона, да оттащите вы покойника, туды вас поперек, мешает же, неужто сам не видишь? Девятый десяток, десятый десяток, встать отдельно вот здесь… Чего вызверился, говнюк?! Опричники, слушай мою команду! Заряжай… Цель — девятый и десятый десятки! И пусть хоть одно рыло дернется! Всех, бл…ей положим! Я вам покажу, как на брата сотника руку поднимать! Кто там раненого-увечного из себя строит? Стоять, сука, стоять, я сказал! К Матвею пойдешь, если мы вас живыми отпустим! Опричники, товсь! Девятый и десятый десятки, оружие на землю! Опричники, если хоть одна гнида промедлит… Вот так! А теперь два шага назад и стоять, не шевелиться!