Отрок. Богам — божье, людям — людское - Страница 84

— Мы недавно тысячелетие крещения Руси отпраздновали… за столько лет многое забылось, что-то утрачено, а мы хотим знать: как все было на самом деле. Для этого я здесь, отче. Вернусь — расскажу… и про тебя тоже, отче! И через девятьсот лет тебя в храмах поминать станут!

— Утрачено… — в горле у отца Михаила снова заклокотало, на губах снова показалась кровь.

— Воссияла Русь православная! — заторопился Мишка. — Тысячи храмов, монастыри… Патриарх у нас свой, двадцать митрополитов!

Сколько на самом деле в России митрополитов, Мишка не знал, но что-то же сказать надо было. Возможно, это было последнее, что отец Михаил услышит. Однако стойкость священника оказалась воистину неисчерпаемой.

— Утрачено не что-то… утрачено главное… ради суетного… души губите. Как только Русь-то сберегли?

— Не просто сберегли, преумножили, отче! Нет больше поганых в степи, распахана вся! Русь великой державой стала! На юг — до морей и гор, на восток до океана… до края земли! И на запад… была большая война, отче… наши рати через Одру перешли, до самой Лабы… и по Дунаю… мой отец был в войске, которое Вену на щит взяло.

— До края земли… — Мишка вздрогнул и слегка отшатнулся, так неожиданно и неуместно возникло на почти мертвом лице монаха, подобие улыбки. — Нет у земли края… или это неведомо вам?

— Ведомо, отче, очень многое ведомо, я даже и рассказать-то толком не смогу…

— Многое ведомо… и многое утрачено… что на что поменяли? Любомудрие… вам души иссушило. Кто хоть великий князь у вас… или… царь?

— Пре… император… Борис.

— Он рати на Лабу?..

— Нет, это за пятьдесят лет до него было.

— Кто? За кого перед Богом молить?

— … Иосиф…

— Будь… благословенно имя его…

«— Ну-с, милейший сэр Майкл, довольны? Православный священник умирает с именем Сталина на устах!

— Что б ты сдох!

— Только в компании с вами, сэр, откосить даже не мечтайте!».

— Отче…

— Молчи… не суесловь. Великие победы… свершения… дорого вы за это заплатили… очень дорого. Зря тебя… зря прислали. Даже если… поймешь что-то… ТАМ тебя не поймут… или не поверят.

— Отче…

— Молчи… я понял, зачем ты здесь… вы там осознали… утрату. Это… это хорошо… есть еще надежда. Но отсюда ты утраченного… не принесешь. Самим придется… возрождать… путь ваш будет… тернист и долог…

Голос отца Михаила стал быстро слабеть, но рука по-прежнему крепко сжимала крест, а взгляд, кажется, стал еще пронзительнее.

— Благословляю тебя… и всех вас… на сей духовный подвиг… и обещаю молить пред Горним Престолом о тебе… о Борисе, об Иосифе… обо всех, кто в суетности земной… растерял по капле… свет души…

Мишка вдруг понял, что не слышит дыхания отца Михаила. Священник не умер, не перестал жить, он ушел за тот рубеж, за которым для Мишки ничего не было.

— Отче? Отче… Отче-е-е!!!

Звук открывающейся двери за спиной, чьи-то шаги… Мишка на какое-то время выпал из реальности. Отец Симон что-то читал нараспев, билась в истерике и вырывалась из рук Матвея служанка Улька, происходило еще что-то, а Мишка стоял на коленях и впервые в жизни искренне молился.

Впрочем, вряд ли это можно было назвать молитвой. Да, слова были: «Прими душу раба Твоего»… «Прости ему прегрешения, как вольные, так и невольные»… Но смысл, вкладываемый в них… Мишка не знал КОМУ молится! Не жестокому иудейскому богу, обрекшему собственного сына на мучительную смерть, и не его сыну, который то требовал подставить другую щеку, то грозил, что не мир принес, но меч, и, конечно же, не доброму дедушке, а ля Жан Эффель, сидящему на облаке в сандалиях на босу ногу. Но, ведь, и не информационному же полю вселенной!

Только сейчас он познал истинный смысл слов «глас вопиющего в пустыне», не умом познал, а через мороз по коже от страха не быть услышанным! Понял ужас невозвратности потери от смерти отца Михаила. К кому теперь идти с ЭТИМ? К Нинее? Да, выслушает, поймет и сумеет утешить, но сделает это бестрепетными пальцами хирурга, оперирующего душу. К Корнею? Да тому место не только не в христианском раю, но даже и не в славянском Ирии — самое подходящее место для него Валгалла. К Аристарху, жречествующему от имени Перуна и тут же поучающему молодежь христианскому благочестию? К Настене, убежденной, что и попы и волхвы одинаково дурят свою паству?

Это отец-то Михаил дурил? Что ж тогда держало его в этом мире, заставляло жить, когда он уже должен был умереть? Жить ровно столько, сколько понадобилось времени, чтобы понять, то, что требовалось понять и сказать, то, что он обязан был сказать? Нет, не Нинеины «технологии», ни дедов прагматизм, ни Настенина изощренность, на такое не способны!

Одиночество! Мишка остался один на рубеже, видимом только ему одному, но не потому, что его глаз зорче, чем у других, а наоборот, потому, что он за этим рубежом слеп! Это для других там лежат целые миры, наполненные своим тайным смыслом, непостижимой красотой и беспредельным ужасом, а для него там пустота, с калейдоскопом холодных иллюзий, не дающих опоры ни разуму, ни… чувствам, что ли? Или, все-таки, душе?

«А чего вы хотели, сэр? Одного понимания того, что без идеологии управлять большими массами людей невозможно, недостаточно. И попользоваться для своих нужд чужой идеологией, это, тоже, еще умудриться надо! Прекратите комплексовать, в конце-то концов, сэр Майкл! Да, жалко человека. Да, железная сила воли, да, такая же железная вера. Да, сумел захватить вас своим неистовством так, что довел до шизофренического раздвоения личности. Ну и что? Индукция, она не только в толпе действует, но и малых группах, и в парах. Да, нравственную ущербность, расплодившуюся ТАМ, сумел почувствовать… гм, насчет растерянного по капле света… это он сильно, конечно…