Отрок. Богам — божье, людям — людское - Страница 57

Сильна была ратнинская сотня — во времена мятежа полусотника Митрофана, насчитывалось в ней восемнадцать десятков зрелых воинов, да много лет подряд имелось на подхвате по несколько десятков новиков. А осталось под рукой Агея — слезы — меньше девяти десятков, да и то вместе с новиками, которых тоже было не так много, как в прежние времена. Видать побились промеж себя христианский Бог да Перун об заклад — чья возьмет в Ратном? Поспорили, а потом, глядя на результат, горько о том споре пожалели, Велес же, в своем подземном царстве, хихикал злорадно, да ладоши потирал.

Тогда-то и порешили перуничи, что каждый из них обязан обрюхатить по пять холопок, а из родившихся мальчишек воспитать пополнение для сотни. Сказано перуновым жрецом, правда, было несколько иначе: «Самое меньшее, пять, а так — кто сколько сумеет. У кого же и пятерых не выйдет, друзья и соседи пускай помогают, а буде случится у кого через те дела от жены недовольство, так и власть употребить не грех!».

«Какой сюжет для порнофильма! Особенно, насчет соседской помощи, дас ист фантастишь! Впрочем, помнится, один из Римских пап, по тем же самым причинам, разрешил в Германии многоженство».

И с чего ратнинский поп поперек этого дела встрять решил? Нажаловался ему кто-то из баб, но ведь сами же христиане и говорят: «Жена да убоится мужа своего!». В церковь Агей заходить не стал, на улице попа отловил, и крестил тот, через девять-десять месяцев, прижитых в грехе младенцев, шепелявя изрядной прорехой в передних зубах. А крестить ему пришлось тогда много — перуничи постарались на общее благо так, что аж самим удивительно сделалось, праздная баба в том году в Ратном редкостью была!

А спустя некоторое время — новая беда! Явились в Ратное княжьи люди в поисках последнего выжившего сына Агея. Провинился Кирюха — княжью дочку украл. На старшего Лисовина смотреть страшно было, почернел весь, враз постарел, шутка ли — род пресечься может! Начали ему друзья намекать, мол, не старый еще, женись второй раз. Все настойчивей и настойчивей намекали, даже с десяток невест присмотрели, каждый на свой вкус. Но Агей все эти намеки однажды пресек раз и навсегда! Встал на капище под идолом и объявил: «Будет нам знамение! Если Корней уцелеет, правы мы были, а если сгинет — кровь односельчан пролили неправедно, тогда пресечение рода Лисовинов станет искуплением того великого греха!». Перечить Агею не осмелился никто.

Не пресекся род, вернулся Корней в Ратное! Награжденный и обласканный великим князем Киевским, с красавицей женой княжьих кровей, да еще и двух внуков Агею привез — Фрола и Лавра. Вранье это, будто ратнинский поп нарочно, чтобы напакостить Агею, такие имена близнецам дал, а Агей его за это еще раз отметелил. Крестили детишек в Киеве, и на крестинах сам великий князь за здоровье младенцев чашу осушил.

Воспрял духом Агей, даже, будто, помолодел, и перуничи возрадовались знамению, подтвердившему их правоту, а выжившие твердые христиане, стали после ратнинской резни именовать сотника Бешеным Лисом. Хоть и звали его так только за глаза, Агей об этом прозвище знал и даже, кажется, им гордился. Однако недолго длилось отцовское счастье ратнинского сотника — умеет христианский Бог посчитаться за проигрыш, пусть даже и пустячном споре, недаром же в десяти заповедях он сам себя именует Ревнителем! Поругались Агей с Корнеем, да так, что сын даже из отцовского дома ушел, благо, что после истребления почти половины твердых христиан, свободного места в Ратном много стало.

Мирился Агей с сыном долго и тяжко, скольких трудов это стоило невестке Аграфене, только она и знала, да еще старуха Добродея, чье участие, в конце концов и решило дело. А все потому, что не смирились твердые христиане с победой перуничей, и, если не выступали открыто, то в тайне выдумывали то одно, то другое.

«Э! Господин бургомистр! А из-за чего поругались-то? Или тоже неприлично рассказывать? Ладно, решили же, вы сэр, не перебивать — терпите теперь».

Перво-наперво, месяца еще не прошло после ссоры, явился к Корнею молодой ратник Данила и сообщил, что одиннадцать молодых воинов порешили собраться в десяток и желают избрать себе десятником его — Корнея Лисовина. Был Данила из рода сотника Петра (того, что сам от сотничества отказался) и все молодые ратники в новом десятке были из твердых христиан. Агей аж задохнулся от возмущения, когда повестили на сходе о том, что его сын дал согласие стать десятником. Однако против обычая не попрешь — имеют право ратники выбирать себе десятников. Примирение же отца и сына это избрание затруднило еще больше.

Потом новая забота вылезла — измыслили (опять же, твердые христиане) собирать Совет опытных воинов, носящих на пальце серебряное кольцо, даваемое за десять побед в поединке с равным противником. Обычай этот принесли с собой черниговцы, говорят, сам князь Мстислав такими кольцами своих храбрецов жаловал. Авторитетом среброносные ратники пользовались очень серьезным, а уж собравшись вместе, могли и самому сотнику окорот дать. И как-то так вышло, что начал этот Совет довольно быстро наполняться зрелыми мужами из твердых христиан, и перуничи оказались в нем в меньшинстве. Подозрительно это показалось Агею, но все по правилам — каждый раз есть два-три свидетеля, да, зачастую, один из них десятник. Так мало того — трех лет не прошло, как пришлось сотнику одевать серебряное кольцо и Корнею, да сидеть с ним на Совете глаза в глаза. Редким по ловкости оказался Корней мечником, да к тому же, если перед сечей выкликали противники поединщика, Корней всякий раз вызывался первым. И побеждал! Почитай, половину из десятка побед, надобных для получения серебряного кольца, он так и добыл — у всех на глазах! Зауважали Корнея Агеича в Ратном непритворно, тут уж и Агею деться некуда было — помирился с сыном.