Отрок. Богам — божье, людям — людское - Страница 149

149

— Нет. — Осьма покаянно развел руками. — Не подумал.

— Ну… — Алексей безнадежно вздохнул — тогда придется стирать. Ничего, на солнышке подсушим, гляди, как жарит, а до крепости уже недалеко, до темноты поспеем.

— Поспеем, если кровососы не зажрут. — Осьма снова звонко шлепнул сам себя и принялся выковыривать из могучей поросли на груди раздавленную мошку.

Выстиранные рубахи мирно висели рядышком на кустах, а их хозяева сидели на берегу ручья и вяло отмахивались ветками от комаров и прочей мошки.

— Леха, здесь что, болото близко, откуда этой гадости столько?

— Нету тут никакого болота, просто Велесов день скоро, чуют кровососы последние деньки, вот и лютуют.

— Ну уж и последние… пока еще холода наступят…

— Ну, тогда не знаю…

— Слушай, Леха, а какие у волхвы дела могут быть с княгиней Ольгой?

— И этого не знаю… и никто не знает. А тебе-то что?

— Да понимаю я, что не знаешь, но может быть мысли какие-то есть? Странно же — волхва и княгиня Туровская. Не вяжется как-то…

— Не лез бы ты, небаба, в эти дела, а то придется опять, как из Ростова, смываться.

— Леха, Христом Богом прошу: не ляпни свою «небабу» при ком-нибудь. Привяжется же, не отстанет!

— Ладно…

— И все-таки… волхва и княгиня… и княгиня-то не наша — из ляхов. Дурь какая-то…

— Вот и не лезь, мозги вывихнешь, вправлять потом намучаемся.

— Да я ж не для себя! Ты что, не понимаешь? — Осьма зло отмахнулся от мошкары и повернулся всем телом к Алексею. — Если у княгини с волхвой какие-то дела, а Корней, и впрямь, надумает вместо ее мужа в Турове Вячеслава Клецкого посадить, то Нинея же язычников против нас поднимет! Ты понимаешь, что начаться может?

— О как! — Сонную расслабленность с Алексея как ветром сдуло. — А ведь и верно! Хотя… но не может же волхва славянская Рюриковичей защищать?

— А не один ли хрен? Два Вячеслава, и тот и другой Рюриковичи. Нет, Леха, у нее тут какой-то иной интерес должен быть!

— Ну а нам-то с того интереса что?

— Ругаться нам с волхвой нельзя, она единственная, кого, как я понимаю, Корней по-настоящему уважает, и, при случае, мнением ее не пренебрежет! Если же, Корнея в этакую дурь, все же, понесет, то Нинея последним средством станет, чтобы его остановить. Так что, Леха, ты на нее хоть и обиделся, но виду не показывай, мало что, еще пригодиться может.

— М-да… не зря тебя Осмомыслом прозвали…

— Ну вот, а ты: небаба, небаба…

Со стороны дороги вдруг донеслось конское ржание, на которое отозвался жеребец Алексея, следом, через некоторое время, донеслись звуки, которые сопровождают всадника, продирающегося через подлесок. Здесь — на пути между Ратным и Нинеиной весью — опасаться, как будто, было и некого, но Алексей мгновенно схватил меч и до половины вытащил его из ножен, а Осьма, подхватив пояс с оружием, колобком откатился за ближайшую елку, выбрав место так, что если Алексею придется вступить в схватку, можно будет напасть на его противника сзади.

Лапы молодых елочек ширкнули по голенищам сапог и на берег ручья выехал десятник Анисим.

— Здрав будь, Алексей! — Анисим остановил коня, покосился на елочку, за которой спрятался купец и позвал: — Осьма!.. Осьма, ау! Спрятался-то ты хорошо, но слышно, как чешешься! Здрав будь, вылазь!

Осьма со смущенным видом вылез из-за елки.

— Здрав… — купец звонко шлепнул себя по плечу — … будь и ты. Никак за нами гнался? Случилось чего?

— Да нет, ничего такого особенного… — Анисим пожал плечами — Корней мне присоветовал наставником в Воинскую школу пойти. Я завтра ехать собирался, а тут смотрю: вы поехали, ну, думаю, заодно… по пути…

— Да ты слезай, присаживайся. — Радушно пригласил Алексей. — Сейчас рубахи подсохнут и поедем. Наставником, значит?

— Ага. — Анисим спешился и принялся оглядываться в поисках места, где можно было бы присесть. — А вы, я вижу, искупаться надумали… и постираться… чего на полпути-то?

— Да так, знаешь ли… жарко, пыльно… — Осьма опять шлепнул себя ладонью. — Леха! А может в сырых поедем? Совсем зажрали, аспиды!

— Ой, нежный ты какой, Осьмуха! А еще небаб… — Алексей осекся и преувеличенно тщательно расправил усы. — Ну хочешь, дымокур разведем? Неохота мокрым ехать.

Через некоторое время на берегу ручья задымили гнилушки, Осьма залез в самый дым, изредка покашливал и вытирал слезящиеся глаза, но в сторону не отходил. Алексей посматривал на него с ухмылкой и одновременно слушал объяснения Анисима.

— Новый десяток мне к Велесову дню не собрать, тут и времени осталось-то всего ничего, а в Младшей страже я ребяток подберу, сам выучу, выпестую… хороший десяток получится. Все равно в сотне новиков совсем мало, а тут целый десяток, а то и полтора. Только, Леш, ты помоги мне ребятишек подобрать, чтобы телом покрепче были, а умствованиями не увлекались бы — не получается у меня с умственными…

— А глупых у нас нет. Мы же их не только воинскому делу учим, но и грамоте, наукам всяким.

— Да? — Анисим в затруднении полез скрести в бороде. — Но не все же одинаково к наукам способны, и школа-то Воинская, а не… это самое… ну, не монахов-книжников учите.

— Да, не монахов… Так, значит, ты к нам временно — только десяток себе собрать? А с чего ты взял, что Воинскую школу создали для того, чтобы десятники, своих десятков лишившиеся, могли бы себе людей, как скотину на торгу выбирать?

— Так… а как же еще? Выучатся ребятки, придут в сотню, их по десяткам и разберут. Как иначе-то? И при чем тут скотина? Это ж воины, я и сейчас уже к ним с уважением… ну, не как к зрелым мужам, конечно, но и не как к детишкам несмышленым.

149