Отрок. Богам — божье, людям — людское - Страница 118

118

Егор зло дернул плечом и сказал, как отрубил:

— Иных в младшей дружине не держим! — помолчал и добавил уже другим тоном: — Верши суд… боярич. Бурея нет, но у Глеба в десятке Гурьян… тоже умеет. Я ему велю к тебе подойти.

Суд много времени не занял. Мишка сидел на крыльце боярского дома и выслушивал свидетелей — по паре человек с Хуторов, Княжьего погоста и из пленников, освобожденных на ладье. Попытки красочно живописать зверства ляхов, он пресекал с самого начала, интересуясь только свидетельствами предательства Спиридона. А сомнений в предательстве не осталось ни малейших — плененные на ладье ляхи подтвердили, что весь экипаж ладьи, кроме троих убитых, успел сбежать на берег, предварительно убив и ранив более полутора десятков нападающих, а Спиридона обнаружили забившимся под кормовой настил. Сгоряча его, конечно, поколотили, и он сам (сам!) предложил показать дорогу к богатым селищам, стоящим недалеко от берега Случи.

Опричники, пощелкивая кнутами, пресекали шум в толпе зрителей, а десятник Егор (Мишка все больше и больше удивлялся его поведению) стоял на крыльце рядом с покрытой ковром скамьей, на которой восседал боярич, и всем своим видом показывал, что все идет так, как и должно идти. С другой стороны стоял Треска, которого Мишка вызвал из толпы и в самых вежливых выражениях попросил наблюдать за ходом судебного процесса со стороны дреговичей.

Далеко на заднем плане ратник Гурьян, связав вместе несколько тетив от трофейных луков и подвесив к ним подкову, совершал некие загадочные манипуляции возле дерева, что именно он делает с такого расстояния было не разобрать. Спиридон выглядел не просто плохо, а прямо-таки по пословице «Краше в гроб кладут», но на ногах держался — хватило и однократного взбадривания «методом горящей головни», рекомендованного Матвеем, чтобы приказчик прекратил попытки изобразить из себя «живой труп».

— И так, приказчик купца Никифора из Турова Спиридон обвиняется в том, что указал ворогам дорогу к нашим селищам и стал, тем самым, причиной многочисленных смертей, увечий, бесчестья и иных несчастий жителей Погорынского воеводства! — Мишка слегка притопнул ногой по верхней ступеньке крыльца, как бы утверждая свои слова. — Есть ли тут кто-нибудь, кто может опровергнуть обвинение? — Мишка держал паузу, переводя взгляд справа налево, пока в толпе не утих говор. — Есть ли кто-нибудь, кто хочет сказать что-то в защиту приказчика Спиридона? — Снова длинная пауза, и снова желающих не нашлось. — Ты Спиридон, что можешь сказать в свое оправдание?

— Меня пытали!!! — И откуда у Спиридона взялись силы, что бы так орать? — Огнем жгли!!! Боярич, пощади!!! Ногами топтали!!! Кости ломали!!! Боярич!!! Меня бросили одного, в лапы ляхам отдали!!!

Мишка некоторое время послушал его вопли, потом кивнул уряднику Степану.

Тот пихнул Спиридона и буркнул:

— Заткнись говнюк! — Видя, что приказчик не внемлет, демонстративно потянулся к жаровне и спросил: — Еще раз прижечь?

Спиридон заткнулся.

— Лекарский ученик отрок Матвей осмотрел приказчика Спиридона незадолго до суда. Кто из взрослых ратников возьмется отвечать за правдивость слов отрока Матвея?

— Я! — ратник Арсений положил руку на плечо Матвею и вытолкнул того из первого ряда зрителей. — Я, ратник второго десятка ратнинской сотни Арсений сын Андреев из рода Боспорца, берусь отвечать за правдивость речей отрока Матвея!

«Ох, ничего себе! «Боспорца» означает жителя Боспора, значит, его пращур пришел с князем Мстиславом из Крыма! Да не просто пришел — кличка «Боспорец» означает, что кто-то из предков Арсения появился в дружине Мстислава, когда тот еще не перешел на крымский берег Керченского пролива и не переименовал Боспор в Корчев».

— Лекарский ученик Матвей, достаточно ли ты обучен, чтобы различить следы пыток недельной давности? Как ты можешь отличить их от повреждений, которые Спиридон получил сегодня?

— Обучен достаточно, боярич! Ожогов на Спиридоне нет, так что, про огонь он врал! А другие…

— Я не спрашивал тебя, врал он или нет! Это не тебе решать! Ожогов нет. Дальше!

— Старые побои опухают, заплывают синяками, а за неделю синяки изменили бы цвет. Ничего этого я на Спиридоне не увидел. И выбитый глаз за неделю загнил бы, и кожу на голову я обратно натянуть бы не сумел… Если надо, я могу с него повязки и лубок снять, сами увидите!

— Все?

— Не пытали его! Все!

— Оправдания твои, Спиридон, ложные! В защиту твою…

— Боярич!!!

— Молчать! В защиту твою никто ничего сказать не смог. И ты сам не смог, а потому, слушай приговор! За злодейство твое, кое подтверждено свидетелями и очевидно из произошедших событий, приговариваю тебя к смерти!

— Боя… а-а-а!!!

— Так и держи его, Степан, не давай орать! Приговариваю к смерти! Приговор велю исполнить немедля! Погостному писарю велю составить запись о суде, в коей привести слова свидетелей, слова лекарского ученика Матвея, и слова самого Спиридона. Оную запись велю представить на подпись мне, десятнику Егору и честному мужу Треске из Уньцева Увоза!

Слева — оттуда, где стоял Треска — раздалось громкое сопение.

«Вот, вот, посопи, посопи, честной муж. Приговоры-то, поди ни разу в жизни не подписывал? Да и не видал, наверняка, ни разу. Вот мы твою «юридическую девственность» и порушим. А ты как думал? Я же не случайно всех нас одним термином «жители Погорынского воеводства» поименовал. Привыкай».

— Судебную запись передать боярину Федору, а противень переслать воеводе Погорынскому боярину Кириллу! — Мишка прервался, вспоминая, не забыл ли чего, не вспомнил и указал на Спиридона:

118