Отрок. Богам — божье, людям — людское - Страница 66

— Ну… это ж… я даже и не знаю… — Аристарх возмущенно шлепнул себя ладонью по бедру. — Да разве ж можно так?! Ты о чем своей головой книжной думаешь? Неизвестную вещь с собой таскать, да еще пользоваться ей…

— Ну, почему же неизвестную? Мне Нинея объяснила, что есть двенадцать зверей Велеса: Лис, Медведь, Рысь…

— Что-о? — Аристарх, прямо на глазах начал опять превращаться Туробоя. — Велесов звериный круг? Да ты хоть знаешь?.. Да не знаешь ты ни хрена, едрен дрищ! Не двенадцать зверей в круге, а тринадцать — в середине круга Змей — сам Велес!

Вщи-ш-ш, меч старосты вылетел из ножен, и Мишка невольно зажмурился и отшатнулся — староста, видимо «на автомате», хитрым воинским приемом швырнул солнечный зайчик с клинка ему прямо в глаза.

— А ну, бросай эту пакость!!! Бросай, я сказал!!! Да не наземь, а на меня, вот сюда!!!

Приказ был отдан так, что не подчиниться было невозможно. Чак! Хоть и не ходил сейчас староста с сотней в походы, но в молодости, видать, был лихим рубакой (впрочем, чего еще ждать от друга детства действительно искуснейшего мечника Корнея) — разрубить на лету бронзовую фигурку, это надо было суметь! Хотя уверенности в том, что это у Аристарха получилось, не было — слишком быстро все произошло. Лиса было откровенно жаль, однако переть против правил, которые сам толком не знаешь, но видимо, очень серьезных правил, было глупо и опасно. Все, на что осмелился Мишка, так только отметить в памяти место, где последний раз мелькнул в траве бронзовый блеск, потом можно будет сюда вернуться и поискать.

— Вот так-то! — Аристарх, не глядя, ловко кинул меч в ножны. — Ну, подтирка Велесова, как обошла тебя дурня… Знать бы раньше, так она бы у меня окарачь уползла, если б жива осталась… вернуться, что ли? — Аристарх начал придерживать коня, похоже, всерьез собрался поворотить назад. — Ты не почуял: волхва на тебя через него давила?

— Волхва… не знаю, но сам Лис меня подчинить пытался. — Мишка решил, хотя бы внешне, принять правила игры. — Может по приказу волхвы, а может и сам по себе.

— И что?

— А ничего! Я ему такую зарубку на загривке поставил… враз ручным сделался! Ты думаешь, почему он у меня так послушно под ногами туда-сюда бегал? Я может быть много чего не знаю, но куклой ничьей не буду, на это у меня сил и разумения хватит!

— Ишь ты… не будет он… сам не заметишь, как оседлают… — Говорил-то Аристарх тоном ворчливым, но вот выражение лица у него тону никак не соответствовало. Староста внимательно-настороженно всматривался в своего ученика, словно спрашивая: «Что ж ты за парень такой, Окормля?». — Ну, что ж… впредь тебе наука. Ладно, возвращаться плохая примета… Поехали!

* * *

— Дуроломы!!! Козлодуи!!! Драть вас не передрать!!! Вы что о себе возомнили, соплячье племя?! Думаете: вам мечи навесили, так вы уже и полными ратниками заделались? Величаться перед отроками надумали, перед девками гоголем ходить? Щенки мокрожопые!

Корней драл глотку так, будто перед ним стояли в строю сотни воинов, хотя на самом деле на его перекошенную яростью рожу испуганно пялились лишь две шеренги опричников, да еще Аристарх с Мишкой сидели в седлах чуть в сторонке.

— Товарищей своих по боевому походу обижать? Урядникам грубить? Я вас уму-разуму научу, только сопли на версту во все стороны полетят!

Дед встретил вернувшихся из Нинеиной веси возле моста через крепостной ров уже верхом, вид имел сердитый и перекрикивая топот копыт по настилу моста скомандовал:

— А ну, все за мной, задрыги гребанные! — Развернул коня и двинулся в сторону стрельбища. — Шевелись, едрена-матрена!

Правда была, при этом у Корнея маленькая заминка — ровно на столько, сколько понадобилось, чтобы кинуть на Аристарха вопросительный взгляд и получить такой же безмолвный ответ, которого Мишка не видел, потому что смотрел на деда. Впрочем, догадаться было нетрудно — Корней интересовался итогами визита к волхве, а Аристарх, видимо, его успокоил.

На стрельбище Корней приказал опричникам спешиться, построится, и началась ругань, поначалу не имевшая никакой информативной нагрузки, но потом, сквозь перлы ненормативной лексики начала проглядывать причина воеводского гнева. Похоже, кто-то (а может и не один человек) нажаловался воеводе, что опричники, опоясавшись мечами, загордились и начали вести себя неподобающе отрокам, находящимся в обучении.

Мишка прекрасно понимал, что иначе и не могло быть — ребята участвовали в реальных боях, видели кровь и смерть (свою и чужую), познали вкус победы и обрели вожделенные воинские пояса. Не могло это не сказаться на их поведении и самооценке. Да и на психике тоже. Взять, хотя бы атаку конницы у Яруги — устоять, когда на тебя прут галопом конные копейщики, да не просто устоять, а удачно отстреляться — какая дикая нагрузка на подростковую психику и какая победа над собой! Бесследно такое не проходит. Тем более, не мог пройти бесследно обряд «удара милосердия», а через него десятник Егор провел всех опричников. Ну и посвящение в Перуново братство — совершенно недвусмысленное выделение опричников из остальной массы отроков — тоже не хухры-мухры.

Конечно же, после такого, первые два десятка Младшей стражи стали поглядывать свысока даже на тех, кто участвовал вместе с ними в походе за болото, но мечей не удостоился, а уж на остальных соучеников так и вовсе поплевывали. Разумеется, все это было достаточно наивно и почти безобидно по сравнению с тем, чему Мишка сам был свидетелем во время срочной службы в Советской армии, и вообще не шло ни в какое сравнение с дедовщиной в армии Российской, но пресекать это следовало в корне. Во-первых, потому, что Младшая стража не была «армией мирного времени», и конфликты между отроками могли самым фатальным образом сказаться на их боеспособности. Во-вторых, потому, все это приходило в вопиющее противоречие с насаждаемой в Младшей страже идей воинского братства.