Отрок. Богам — божье, людям — людское - Страница 64

Туробой тем временем продолжал вещать ультимативно-издевательским тоном, и когда по лицу косящейся на лежащую Красаву Нинеи становилось уж очень заметно, что она не столько слушает, сколько терпит, в голосе его снова прорезался громоподобный рык.

— …Коли ты о войске возмечтала, то не бывает войска без князя, как и князя без войска! Есть он у тебя — настоящий князь? Не избранный, не поставленный, не самозваный, а природный — князь по крови и по духу? Видать есть, коли ты войском озаботилась! У нас тоже есть!

«Это он о ком?»

— А осенен ли твой князь благостью богов, способен ли наделить землю свою благополучием, призвать на нее благословение и защиту высших сил? Наш может! Ему и Макошь и Перун благоволят, и от Креста он милостью не обделен, да и Велес твой к нему добр!

«О вас, сэр Майкл, о вас, о ком же еще?».

— А прославлен ли твой князь истинно княжьим делом — градостроением? Ведь никто, кроме князей, от веку города не ставил! Наш один городок уже заложил!

«Что он несет? Да я же без Нинеи ничего бы…».

— А даровано ли твоему князю воинское искусство? Удачлив ли он, храбр ли, почитает ли его дружина? Наш храбр, удачлив и люди ему подчиняются охотно! Вот, гляди! — Туробой швырнул под ноги Нинее добытый в Отишии посох волхва. — Кажись, второй уже? А?

«Вранье! Я в Куньем городище вообще не был!»

— А теперь самое главное — способен ли твой князь перенять удачу другого князя? Сможет ли одолеть в бою, перейдет ли к нему сила и удача побежденного? Вспомни своего князя и погляди на нашего — кто кого одолеет?

«Ему что, Корней рассказал, что княжича Михаила соплей перешибешь? Да нет же! Он про Нинеины планы ничего знать не может — блефует, зараза, но как блефует!».

— На этом все! — совершенно неожиданно закруглился Туробой. — Нужное ты услыхала. Поймешь — твое счастье, не поймешь — твоя беда! Пошли, парень!

Туробой ухватил Мишку за плечо и, чуть ли не силой, поволок его к сидящим в седлах опричникам, задев ногой и опрокинув опустевшую скамью, на которой они до того сидели.

«Ну, это уж хамство, господин бургомистр! Можно было бы и аккуратнее, прямо, как дверью хлопнул».

Оглянувшись, Мишка увидел, что Нинея склонилась над лежащей на земле Красавой.

— Дядька Аристарх, ты Красаву-то не убил, часом?

— Оклемается, от этого не умирают… зато и наказания от старухи избежит, то на то и вышло, а урок нужный получила! Нет, ну это ж надо так обнаглеть! Отроками она повелевать взялась! Козявка, едрен дрищ! Ничего, теперь в разум войдет…

— Если вообще разума не лишится… — неуверенно пробормотал Мишка — дите ж еще совсем…

— Вот с малолетства и надо вразумлять! Меж бабья пускай свои выкрутасы творит, среди холопов! С вольными смердами, уже как выйдет, а перед воином баба, волхва она или не волхва, только в одном виде быть должна: глаза в землю, язык в жопе, руки на пи…е!

— Ну уж… — Мишка от такого пассажа даже слегка опешил.

— Не «уж», а «так»! Иной вид может быть только по приказу… и еще, когда баба воина из похода или долгой отлучки встречает! Тогда: в правой руке чарка, в левой — закуска, подол — в зубах! И никак иначе!

Подобные высказывания, да еще со смачной присказкой «едрен дрищ», были настолько нехарактерны для ратнинского старосты, обычно степенного и выдержанного, не склонного к ругани, что Мишка даже споткнулся на ровном месте. Потом, правда вспомнилось «в тему», как призванные на армейские сборы, с виду вполне приличные мужики, надев форму и оказавшись в казарме, превращались вдруг в такое жлобье… Видимо, тут имел место тот же эффект — смена имиджа — староста слишком вошел в роль сурового воина, вправляющего мозги глупым бабам и подросткам.

— А ведь ты соврал, Окормля! — поведал неожиданно Туробой, умащиваясь в седле.

— А?

— Помнишь, ты ляпнул, что волшбу творить в крепости, под сенью креста, все равно, что гадить на чужом капище?

— Да… а что такое?

— Крепость с часовней не капище, а славище! Капище — место упокоения умерших, а идолы на капище, суть, почти то же самое, что кресты на христианских могилах. На капищах творят тризны по усопшим, общаются с душами предков, приносят им жертвы. Так что, капище — что-то, навроде жальника, кладбища, хотя и на иной лад, чем у христиан. А богов мы славим на славищах, там идолов нет, не нужны они богам. Мы, славяне, славим своих богов только за то, что они есть. Мы ничего у них не просим, потому что они уже все нам дали. На своих праздниках мы приносим им дары, но это не подношения, а приглашение к нашему праздничному столу, этим мы показываем, что мы, их внуки, живы, что у нас есть все необходимое, и мы помним наших богов и наших предков, помним и храним наше уважение им. А если ты начинаешь чего-то просить у богов, значит, ты слаб. Слаб, прежде всего, духом.

Староста пристально посмотрел на Мишку, как-то вдруг весь подобрался и в голосе его снова зазвучал рык:

— Это в христианских храмах у Бога все время канючат: «Подай, прости, помилуй, спаси!». Рабы, едрен дрищ! Понял теперь, для чего воинам перуново братство нужно… даже если они христиане? Понял?!

— Д-да…

— Так вот: чтобы я больше от тебя не слышал, что мы отрокам умы смущаем! Воинов мы воспитываем, воинов!

«Ох, мать честная! Так вот почему лучшие воины в перуновом братстве воспитываются! Морально-психологическая подготовка, идущая в разрез с христианской кротостью — не проси, а будь достоин, встань вровень с предками и богами! Да ведь Нинея о том же самом толковала! «Ощути себя наследником древнего рода, продолжателем дел славных предков, частицей великого народа славянского, внуком Божьим!». Нет, милейший бургомистр, зря вы баб за людей второго сорта держите, самую суть они не хуже вас понимают!».