Отрок. Богам — божье, людям — людское - Страница 44

— Чего ж тут не знать? — дед вздохнул, перебирая поводья. — Поживешь с мое… Роську не ругай.

— За что ж ругать-то? Он твой приказ выполнил.

— А то я тебя не знаю! Кхе… Если не за исполнение приказа, так за то, что не предупредил, ругать будешь!

— Не буду. А почему Юлька с ЭТИМ, как с человеком разговаривала? И он с ней… ласково.

— Кхе! А я думал ты все про всех знаешь! Настена, когда-то это чудище разговаривать научила.

— Разговаривать?

— Ага. Он годов до восемнадцати половины букв выговорить не мог — больше фырчал да булькал, а она, дитем еще была, младше тебя, вылечила! Сам не видел бы, не поверил. Он ни «Ч» ни «Ш» произнести не мог — «Фы» получалось. А Настена взяла ложку, засунула ему черенком в пасть и говорит: «Скажи «Ать». А он: «Ачь» — и сам обалдел, впервые в жизни «Ч» сказал! Так постепенно и выучила. Он ее, с тех пор, чуть ли не матерью родной почитает, любого за нее порвет. И за дочку ее тоже. Не дай бог кому их обидеть!

— Непонятно как-то получается, деда. Настена все время вспоминает, как ее мать по наущению попа сожгли, и боится, что и с ней такое же случиться может. А чего ей бояться, если у нее такой защитник?

— По наущению попа… А как ты думаешь, кого раньше слугой Нечистого посчитали бы, Настену или Бурея? То-то и оно! — Дед стащил с руки латную рукавицу, помассировал рассеченную бровь и неожиданно добавил: — Может быть, как раз ты его и убьешь… и рука не дрогнет, и совесть мучить не будет.

— Я?

— А кто, только что, то за самострел, то за кинжал хватался? Жизнь, она такая… не зарекайся.

Дед и внук помолчали, провожая глазами медленно уплывающий по течению плот.

— Кхе, завтра к вечеру до Ратного доплывет, если не застрянет где-нибудь.

— Да уж, увидят там зрелище. Представляешь, деда, как он выглядеть будет? Птицы расклюют, может быть, мелкое зверье доберется…

— Угу, под мостками не пройдет, зацепится, придется кому-то пропихивать…

— Так, может быть…

— Хватит языком трепать, делом надо заниматься! — Дед сердито посмотрел на внука и вдруг спросил: — Ты как по тревоге переправляться собираешься?

— Как переправляться? На пароме, еще две лодки есть.

— Ты чем слушаешь, Михайла? Я сказал: «по тревоге». У тебя на пароме сколько народу помещается? Человек тридцать? Это — если пеших и битком набить, а всадников не больше шести-семи. Телега только одна. Так сколько ты здесь возиться будешь, пока все переправятся? А я сказал: «по тревоге», значит, быстро!

— Да, это я не подумал, деда.

— Вот и думай! А я поехал.

«К чему это он? Думайте, сэр Майкл, коли приказано, лорд Корней просто так ничего не говорит. Сначала… сначала он про плот заговорил, мол завтра к вечеру… если не застрянет. Картинку в Ратном, конечно, узреют еще ту. А потом про переправу. Да, сэр, тут вы маху дали. Или мост строить надо, или брод искать. Рядом бродов нет, уже проверяли, придется на лодках вверх и вниз… Блин, на лодках! Ну дед!».

Мишка дал шенкеля Зверю и въехав на мост через ров, крикнул стоящему на страже «курсанту»:

— Где дежурный десятник?

— Только отошел, боярич, позвать?

— Зови!

Часовой сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул.

— Все, больше смотреть не на что! Давайте все по местам! — донесся справа и сверху голос Нила.

Нинеины работники столпились на недостроенных стенах, чтобы поглазеть на казнь, и расходиться, похоже, не торопились.

«Однако же, неужели среди работников не было ни одного односельчанина Бориса? Семьдесят парнишек и больше сотни работников… и среди них ни одного знакомого или родственника, пусть и дальнего? Как же это Нинея так народ подобрала, Погорынье-то не беспредельно».

— Боярич! Дежурный урядник Климентий!

Клим явился на свист почти сразу, действительно был где-то недалеко.

— Пошли кого-нибудь или сам найди мне младшего урядника Нифонта и пришли сюда, — распорядился Мишка — я вон там ждать буду.

— Слушаюсь, боярич.

Мишка отъехал немного в сторону, спешился и принялся бродить по берегу туда-сюда.

«Так, так, так, сэр. Намекал на что-то лорд Корней, или у вас уже паранойя потихоньку развивается? То, что он втайне поклоняется Перуну и состоит в языческом братстве под псевдонимом «Корзень», для вас не секрет. Оставлять покойника на растерзание зверью и птицам не считают возможным ни христиане, ни язычники, правда хоронят по-разному. Мест для казни на Руси специальных не содержат, по крайней мере, вам, сэр, об этом ничего неизвестно. В общем-то, и не удивительно — по Русской Правде Ярослава Мудрого даже за убийство положен штраф, а не казнь. Казнят вообще редко и либо на льду, либо вот так, как сегодня на плоту. Вода скорбное место смоет и унесет, но это не значит, что покойника надо оставлять не погребенным. Вроде бы, все правильно».

— Боярич, младший урядник Нифонт по твоему приказанию явился!

— Значит так. Назначаю тебя урядником…

— Не хочу! — Нифонт отвел взгляд в сторону и набычился.

— Как это не хочешь?

— После этого, — Нифонт мотнул головой в сторону того места, где еще недавно стоял плот с виселицей — меня совесть заест. Получается, что я на чужой беде…

— Да? А кто, кроме тебя ребят от дури удержать сможет? Ну, называй имя!

— Не знаю… но урядником не буду, можешь меня, как Плоста…

— Дурак! Ты и так десятком командуешь — урядников, кроме тебя не осталось. Пока ты тут капризничаешь, плот все дальше уплывает.

— Что?

— Ты думаешь, я не знаю, что вы Пахома и Амфилохия по-своему, а не по-христиански обихаживали?