Отрок. Богам — божье, людям — людское - Страница 36

Девки то хихикали, то перекликались звонкими голосами, то, поодиночке, а случалось, и компанией, хныкали в уголках. Что-то где-то падало (порой и разбивалось), где-то лилась вода, где-то хлопали по выбиваемым сенникам палки, кого-то отчитывала Лизавета…

Однажды, Мишка, то ли со зла, то ли для эксперимента (сам не понял) высунулся из сеней-кабинета-гостиной и гаркнул во всю мощь голоса:

— А ну, тиха-а-а!!! Чапай думать будет!!!

Единственным результатом акустического воздействия было то, что боярича облаял Роськин щенок Ворон, по своему разгильдяйскому обыкновению, то ли прогуливавший занятия у «кинолога» Прошки, то ли смывшийся из вольера, и принимающий деятельное участие в коловращении людей и предметов в районе кухни.

Кухня в мишкиной «резиденции», вообще, была отдельной песней! Несмотря на то, что Мишка, как, впрочем, и все остальные, дома только ужинал, а в остальное время питался в трапезной вместе с отроками, а женский состав — в специальном помещении возле «гарнизонного пищеблока», на кухне что-то булькало и шкворчало уже с утра — в программу обучения «благородных девиц» входил курс кулинарии и консервирования — и Мишка сильно подозревал, что перенос этого учебного процесса в хоромы был вызван опасением массового отравления отроков, в случае попадания «учебных блюд» в общую трапезную. Однажды он даже решил, что его опасения подтверждаются самым ужасным образом — из кухни понесло запахом, не то, чтобы химии, но явно чего-то несъедобного. При ближайшем рассмотрении, выяснилось, что девки, под руководством Анны Павловны, красят на кухне нитки для вышивания.

Конечно же, во всей этой «суете сует и всяческой суете» ничего ужасного не было. Точно так же постоянно заняты были какими-то делами бабы и девки в лисовиновской усадьбе в Ратном, привычным было и то, что со всеми делами Воинской школы все шли именно к Мишке, хотя вопрос запросто мог решить Алексей, или кто-то из «Ближнего круга», не должна была пугать или удивлять и некоторая бестолковость всего происходящего — Академия дело новое, непривычное. Однако, как только Мишка заселился в терем, и все это сосредоточилось в одном месте… ох!

* * *

На следующий день после дуэли, Корней заявился в крепость в компании Бурея и старосты Аристарха. Появление на базе Младшей стражи обозного старшины и ратнинского старосты было более, чем показательным — если явился Бурей, то почти с уверенностью можно предсказывать: сидящего в темнице урядника Бориса ждет казнь.

С Аристархом было несколько сложнее. После обряда посвящения, Аристарх (в язычестве, как выяснилось, Туробой), против ожиданий, не оставил Мишку-Окормлю для приватного разговора, хотя это и напрашивалось само собой — ведь назвал же Аристарх-Туробой его своим преемником. Возможно староста приехал поглядеть, как Мишка «окормляет» Воинскую школу? Посмотрит, сделает какие-то свои выводы, а потом уже начнет посвящать в таинства Перунова братства?

Особо поразмышлять на эту тему Мишке не дал Корней. Выслушав, с недовольной миной на лице, рапорт, воевода буркнул в ответ нечто сердито-неразборчивое и, постепенно разгоняясь, словно самолет на взлете, начал:

— Порядка не вижу, усердия тоже! Бездельники, лоботрясы, ничего как следует делать не можете, а если можете, то ленитесь, пользуетесь, что пригляда за вами нет…

Далее последовал классический монолог из серии «начальственный разнос» — попреки и угрозы, перемежаемые руганью, без указания точной причины начальственного гнева. Объяснения последуют позже, когда руководство выпустит пар и отведет душу. До того — никакой конкретики, иначе начнут перебивать, оправдываться (не ровен час и оправдаются) и никакого облегчения души и разрядки эмоционального напряжения не получится.

«Чего он завелся-то так? Ну случилась беда, так виновные уже или наказаны, или воеводского суда ждут. Или еще что-то случилось, чего я не знаю? Так, вроде бы, ничего такого особенного не должно быть…».

Послушав дедовы излияния еще немного, Мишка слегка набычился и уставился в переносицу деду.

— …И школа ваша дерьмо, и наставники ваши засранцы, и… — Дед сбился с ритма. — Я сразу говорил, что толку не будет… Чего уставился?

— Не при ребятах. — Негромко ответил Мишка. — Зайдем в дом — хоть убивай, а ученикам, про то, что школа дерьмо, а наставники засранцы слушать незачем.

— Ты меня поучи еще, сопляк! — Чувствовалось, что дед уже «выпустил пар» — замечание прозвучало значительно тише и не так энергично. — Указывать он мне будет, что надо, что не надо… Воеводы хреновы… Коня кто-нибудь примет или мне до вечера тут?..

Коня, разумеется, приняли, дед шагнул, было, к крыльцу, но остановился.

— Кхе! Михайла… Это что, твой дом, что ли? Важнее дела на стройке не нашлось?

— Жилье боярича, начальника Воинской школы, господин сотник. — «Служебным» голосом отрапортовал Мишка. — Милости прошу, господин сотник.

— Жилье, едрена-матрена… Совсем тут обалдели… Аристарх, видал, а?

— Да-а, Кирюш… в Ратном-то у нас такого нету. А давай-ка внутри глянем!

— Ну, веди, — Коней как-то странно покосился на Мишку — воевода, едрена-матрена.

Сени-кабинет-гостиная тоже впечатляли. На выскобленных досках пола лежал четырехугольный светло-серый войлок с красными узорами (ковер был бы уместнее, но ковра не нашлось). Проконопаченные мхом бревна стен были скрыты плотно подогнанными, гладко струганными досками светлого дерева. Потолок, тоже досчатый, был побелен (Мишка, хоть и знал, что от ЗДЕШНИХ «осветительных приборов» потолок быстро закоптится, не смог отказать себе в этом удовольствии). От этого в парадных сенях было непривычно светло.